Колька сделал большие глаза.

— Понимаешь, — попытался объяснить ему Святой, — совсем неважно, чтобы корабль заходил в порт. Груз могут снять в нейтральных водах. Это даже удобней.

Шура подозрительно наблюдал за незнакомцами.

— А вы, часом, не того?.. — не выдержал он.

— Вскрытие покажет! — огрызнулся Серегин.

Парень облизнул губы, потом тряхнул головой.

— Ладно, ваше дело. Только я тоже на «Сокол» собрался.

Николай закурил вторую сигарету и от неожиданности закашлялся.

— А вот это ты зря!

— Я же сказал, — не унимался Шура, — обо мне беспокоиться не нужно. Я в полном порядке.

Святой укоризненно взглянул на собеседника. Почему-то многие люди, если с ними разговаривать по-хорошему, быстро теряют дистанцию и наглеют прямо на глазах.

— А ты, случаем, в Афгане не служил? — неожиданно спросил новый знакомый, обращаясь к Святому и демонстративно став к Кольке спиной.

Рогожин почувствовал, как все его тело напряглось.

— В моей жизни, малыш, вообще много интересного, такого, о чем не расскажешь, — как можно спокойнее ответил он.

— У нас в дурдоме был один.

— Ну? — процедил сквозь зубы Святой.

— Его в Афгане контузило. Вернулся, бизнес свой организовал. Все круто, но жена ему попалась еще та. И до свадьбы-то гуляла дай бог, а как вышла замуж, тут вообще понеслось. Он вначале по белью ее шарил, в сумочку заглядывал, улики искал, а потом вставил в телефон «жучок». Кто жене позвонит — он в туалет, а там микрофон спрятан, и записывает разговоры. В общем, поехала у мужика крыша.

Святой заставил взять себя в руки. Начинало светать.

Пора было идти. Он дал незаметный знак Серегину. Тот все понял и, обращаясь к Шуре, сказал:

— А фонарик ты подними. Еще пригодится.

Произведение китайских ремесленников по-прежнему лежало на земле.

— А чего вас на «Сокол» потянуло? — спросил парень и наклонился.

— Да взорвать мы его хотим к чертовой бабушке, — ответил Серегин и шарахнул Шуру по голове.

— Не огорчайся, — заметил Святой, аккуратно обходя Шуру. — Ты просто не представляешь, как тебе повезло!

* * *

Было прохладное утро. Такэо Кита сидел за столом напротив портрета императора Хирохито.

Яхту слегка покачивало, отчего казалось, будто император приплясывает словно на морозе. Большая голубая фарфоровая чашка с недопитым кофе прижимала край карты, — на которой аккуратной черной линией, упиравшейся одним концом в Хакодате, а другим застывшей на полпути к Восточно-Корейскому заливу, был отмечен путь яхты. По правде говоря, для определения координат существовал компьютер, но старик считал, что вполне может справиться с этим сам.

В свои восемьдесят два года Такэо Кита выглядел на пятьдесят. Под занавес долгой жизни он имел немного денег и много работы. Маленький, скорее жилистый, чем худой, с коротко стриженными прядями седых волос, Такэо уже больше часа возился с картой, время от времени делая глоток остывшего кофе.

Когда пять лет назад он купил яхту, родственники устроили большой переполох и ни за что не соглашались отпустить дедушку одного в море. Закончилось все тем, что Такэо Кита схватил фамильный меч и разогнал собственных доброжелателей ко всем чертям, после чего благополучно отчалил и успел пройти вдоль всего восточного побережья Японских островов, перезимовать в Новой Зеландии и два раза пересечь Тихий океан. Теперь его путь лежал в Пусан, один из южнокорейских портов, а оттуда — на Тайвань.

* * *

Когда-то, еще в детстве, у Такэо Кита была специальная тетрадь, в которой священник синтоистского храма бога Хатимана ставил печать с отметкой об отслуженной молитве.

Делал Такэо кое-какие записи и на фронте, но их приходилось прятать от начальства. Позже, оказавшись в советском плену в лагере под Сучанами, Кита пробовал вести дневник.

Его-то он и достал из верхнего ящика стола, сидя в каюте.

Рядом лежала рукопись, озаглавленная «Последний камикадзе, или История жизни Такэо Кита». Никто из родственников так и не догадался, отчего на самом деле старик решил на девятом десятке отправиться в плавание. Море помогало вспоминать, продлевало ему жизнь. Но вчера Такэо Кита закончил свою историю.

Он больше не искал себе оправданий. Да простит император эту его позднюю кончину! Такэо лег на кровать и закрыл глаза.

* * *

Петр Михайлович Банников казался весьма озабоченным. Все утро он провел в порту, внимательно следя за погрузкой. Она прошла без приключений, но стоило выйти из Находки, как случилось нечто непредвиденное.

— Кто этот парень? — тихо спросил отставной генерал капитана, когда они вышли из рубки.

— Ребята говорят — «заяц». Решил прокатиться в теплые страны.

— Он рассказал, как попал на сухогруз?

— Если хочешь, можешь сам спросить. Мои матросы как раз им и занимаются.

— Вряд ли в таком случае мы застанем его в живых, — невесело заметил Банников. — Из всей команды единственный приличный человек — это капитан.

— Но и ему, то есть мне, ты не доверяешь!

— Ты хочешь больших неприятностей с отделом внешней разведки? Помни: «Наши знания увеличивают нашу скорбь!»

— Да? Но неприятностей ведь все равно не избежать!

Банников усмехнулся:

— Когда у тебя будут большие деньги, у тебя останутся только маленькие проблемы…

При виде капитана матросы перестали кричать и расступились. Петр Михайлович лишний раз отметил про себя, что здесь нет ни одного нормального лица. Не нужно было быть хорошим физиономистом, чтобы распознать в стоящих на палубе самую гнусную банду отъявленных негодяев, которая когда-либо собиралась.

У решетки вентилятора лежал человек. Его голова была повернута набок, отчего Банников вначале решил, что у парня сломана шея. Но тут несчастный сделал попытку подняться. Из толпы взметнулось несколько ног. Раздались глухие удары.

— Хватит! — рявкнул капитан, и все тут же прекратилось. — Кто-нибудь знал, что он на «Соколе»?

Один из избивавших с выступавшей вперед узкой челюстью сказал:

— Нет. — И сделал шаг вперед.

«Дурачок, — подумал бывший генерал-майор о лежащем в крови парнишке. Выучили говорить правду на свою голову. И вот плоды».

— Что он еще сказал?

Матрос замялся:

— Мы мало-мало перестарались.

— Я же предупреждал!

— Такое дело… — продолжал красавчик. — Этот фраер базарил, будто на «Соколе» еще кто-то плывет.

— Кто? — насторожился Банников.